Источник: Кадурин, А. Значение добросовестности при квалификации злоупотребления гражданским правом / А. Кадурин // Судовы веснiк. — 2015. — № 1. — С. 74−79.
Значение добросовестности при квалификации
злоупотребления гражданским правом
Аннотация
В статье исследован вопрос о том, что следует понимать под добросовестностью и какое значение она имеет для квалификации злоупотребления правом, проанализированы формы недобросовестности и на их основе выявлены объективные признаки действия, которые могут свидетельствовать о наличии злоупотребления правом.
Базовым подходом к злоупотреблению правом, сложившимся в доктрине большинства государств мира, в том числе и на постсоветском пространстве, является определение указанного явления на основе критериев морали (нравственности). И соответственно, одним из существенных признаков злоупотребления правом является посягательство на конкретную нравственную ценность. Одной из таких ценностей, имеющих в рамках гражданского права отраслевое значение, является добросовестность. Таким образом, дабы не усмотреть злоупотребление правом там, где его нет, и не проигнорировать случаи злоупотребления правом, необходимо понимать значение термина «добросовестность». Посягательство на добросовестность, являясь конститутивным признаком ряда форм злоупотребления гражданским правом, служит основой и для выявления соответствующих форм. Для определения роли добросовестности при квалификации злоупотребления правом, во-первых, необходимо дать определение добросовестности, а, во-вторых, выявить формы поведения, которые свидетельствуют о посягательстве на добросовестность.
Несмотря на то что законодатель Республики Беларусь в абз. 8 ч. 2 ст. 2 Гражданского кодекса Республики Беларусь (далее — ГК) и называет добросовестность среди принципов гражданского права, ее содержание он не раскрывает. Законодатели ряда зарубежных государств (Италии, Германии, Франции, Швейцарии), указывая на значимость добросовестности либо в рамках всей отрасли, либо в рамках обязательственного права, также не поясняют ее значения. С одной стороны, такое законодательное регулирование можно признать оправданным: гражданское право оперирует значительным количеством оценочных понятий, и в случаях, если их существо вытекает из общих категорий соответствующих явлений, не раскрывает их содержания. Однако, с другой стороны, «доктринальное многоголосие» относительно того, что следует понимать под добросовестностью [2, с. 12; 3, с. 240; 6, c. 67; 8, с. 103−104; 11, с. 5], демонстрирует, что существо добросовестности воспринимается неоднозначно. Под добросовестностью, в частности, понимают «честное, со всей тщательностью и аккуратностью выполнение обязанностей, старательность, исполнительность» [1, с. 87]; обязанность участника гражданских правоотношений при использовании своих прав и исполнении своих обязанностей заботиться о соблюдении прав и законных интересов других участников правоотношения [11, с. 5; 13, с. 103]. Помимо этого, ряд авторов указывает на необходимость разграничивать добросовестность в субъективном значении как незнание лицом обстоятельств, препятствующих приобретению им того или иного права, и объективном значении. Под последней при этом понимают «внешнее мерило, которое принимается во внимание законом, судом, применяющим закон, и которое рекомендуется членам гражданского оборота в их взаимных отношениях друг с другом» [9, с. 56−57]; «идеальные, желаемые правоотношения, в рамках которых их участники, наподобие „добрых хозяев“, известных еще римскому праву, придерживаются такого поведения, которое не расходится с социальным идеалом» [7, с. 259].
Подобного рода доктринальная неопределенность термина «добросовестность» может привести к отсутствию единообразия в судебном толковании соответствующего понятия, и, соответственно, негативно отразиться на правоприменительной практике. Представляется, что суд при толковании соответствующего понятия до тех пор, пока оно не определено на законодательном уровне, а законодатель при его определении должен исходить из следующих правил постижения значения нравственных ценностей. Во-первых, юриспруденции интересна какая-либо нравственная ценность не сама по себе, а в силу того, что в результате ее нарушения будет причинен вред правам или защищаемым законом интересам других лиц. Во-вторых, у каждой нравственной ценности есть свое лексическое значение, отступление от которого при правовом определении понятия возможно лишь тогда, когда это будет способствовать защите прав и охраняемых законом интересов лиц и посредством иных правовых мер соответствующий результат достигнут быть не может. В-третьих, юриспруденции нужен четкий правовой инструментарий, чему явно не способствует ситуация, когда с позиции права одна нравственная ценность поглощает собой другую. В-четвертых, постижению правового значения конкретной нравственной ценности способствует анализ ситуаций, в которых законодатель особо выделяет значение соответствующей ценности, и законодательных запретов, опирающихся на такую ценность. Руководство данными правилами при постижении значения добросовестности показывает, что ее лексическое понимание и есть необходимое правовое значение добросовестности. Таким образом, под добросовестностью следует понимать фактическую честность в поведении или сделке, о которых идет речь. Данное определение, хотя и не вкладывает в понятие добросовестности какого-либо специального юридического смысла, лишает возможности при правоприменении обосновывать ее значение иным образом.
Дискуссионность в правовой науке термина «добросовестность» во многом предопределила неразработанность форм недобросовестности, введенной в надлежащие рамки. Ученые ведут речь о недопустимости соответствующих действий вне контекста их связи с формами недобросовестного поведения, хотя такая связь присутствует. При постижении форм недобросовестности следует исходить из того, что элемент недобросовестности в действия лица привносит его предшествующее поведение. Применительно к форме злоупотребления правом это поведение должно предшествовать осуществлению права. Анализ научной неправовой литературы — социологической, философской, экономической — показал, что определенное внимание не самой недобросовестности, а именно ее формам уделяется в институциональной экономике. Экономическим термином для недобросовестности является оппортунизм, исследованием форм которого среди прочего и занимаются институциональные экономисты. Хотя выделяемым формам оппортунизма чужды отраслевое деление, дифференциация по признаку условной и прямой противоправности, некоторые из них могут быть признаны характерными для гражданского права. К таковым, по моему мнению, относятся формы, условно именуемые «езда зайцем», «проблемы надзора», «проблема уклонения», «ситуации шантажа». Поэтому прежде всего следует обратить внимание на их значение при квалификации злоупотребления гражданским правом, при этом по возможности устанавливая связи с уже имеющими место наработками ученых по проблеме злоупотребления правом.
«Проблемы надзора» характерны для ситуаций, когда для достижения цели приходится полагаться на других лиц, в частности при посредничестве: такие лица, пользуясь тем, что возможности полностью их контролировать нет, преследуют свои собственные интересы за чужой счет [17]. Анализ правоотношений, в которых возникают проблемы надзора, показывает, что им свойственны следующие признаки: отношения основаны на доверии; право на совершение конкретного действия предоставлено с целью достижения определенного результата; указанная цель смыкается с обязанностью действовать в интересах другого лица. При этом соответствующие обязанность и цель, как верно отмечает В. И. Емельянов, описываются по-разному: посредством указания на результат, который может быть достигнут или не достигнут; путем определения лица (бенефициара), в интересах которого должен действовать кредитор; через конкретные действия и (или) конкретный результат, который должен быть достигнут [4, с. 53−54]. Очевидно, что условная противоправность действия, являющегося злоупотреблением правом, предопределяет, что вопрос о злоупотреблении правом может быть поставлен лишь тогда, когда цель и обязанность описаны двумя первыми способами.
Подобными рассуждениями мы сближаем злоупотребление правом при посредничестве по характеристике действия с институтом административного права, именуемым отклонение власти. Отклонение власти имеет место в тех случаях, когда административный акт, формально правильный, с материальной стороны обнаруживает недостаток — несоответствие цели, которую преследовал его автор, с той, которую преследовал закон, облекая этого автора его властью [10, с. 347]. «Администратор, — пишет С. П. Покровский, — является свободным принять то или иное решение, но, принимая его, он должен действовать в виду известной цели. Если же он пользуется властью, которую ему доверяет закон, в цели, различной от той, которую он (закон. — авт.) предусматривает, он нарушает закон не в его буквальном смысле, но в его духе, он искажает дух законов, выходит за его пределы, он допускает, таким образом, в своем решении погрешность, которую называют отклонением власти. В этом нарушении требований, предъявляемых к внутреннему содержанию его решения, администратор делает уклонение в своих полномочиях от цели, в виду которой они ему доверены, он отклоняет, таким образом, свою власть от ее законного назначения» [10, с. 347−348]. Указанное об отклонении власти применимо и к злоупотреблению правом, обуславливаемом «проблемами надзора». Так, в российской судебной практике в качестве таких проявлений злоупотребления правом рассматриваются действия директора и членов совета директоров акционерного общества, приведшие к невозможности продолжения хозяйственной деятельности общества, выразившиеся в совершении сделки, в результате которой практически все имущество, связанное с производственной деятельностью общества, передано иному лицу (постановление Федерального арбитражного суда Восточно-Сибирского округа, 12 сентября 2003 г., дело № А74−1808/02-К1-Ф02−2890/03-С2); действия конкурсного управляющего, передавшего в субаренду имущество предприятия-банкрота менее чем за один месяц до окончания конкурсного производства, в связи с тем, что данная сделка не направлена на получение доходов для удовлетворения требований кредиторов (постановление Федерального арбитражного суда Восточно-Сибирского округа, 7 мая 2002 г., дело № А33−16 013/01-С2-Ф02−1056/02-С2). К такого рода ситуациям относится отчуждение доли хозяйственного общества по многократно заниженной цене (определение Высшего арбитражного суда РФ, 16 декабря 2010 г., дело № ВАС-16 930/10); продажа чужого имущества в рамках имеющегося полномочия по цене ниже рыночной, или, наоборот, умышленное приобретение для своего доверителя товара по слишком дорогой цене. Таким образом, форма недобросовестного поведения, обусловленная проблемами надзора, соответствует такой форме злоупотребления правом, как нарушение управомоченным лицом установленной законом или договором обязанности осуществлять субъективное гражданское право в интересах другого лица.
Сущность формы недобросовестного поведения, именуемой «езда зайцем», заключается в том, что в ситуации, когда результат достигается или может быть достигнут только посредством вклада всех, «ездок зайцем» воздерживается от взносов, но тем не менее участвует в прибылях [17]. Анализ белорусской и российской судебной практики на предмет наличия при квалификации злоупотребления правом данной формы недобросовестного поведения показывает, что соответствующие примеры имеют место. Так, в судебной практике Республики Беларусь злоупотреблением правом со стороны хозяйственного общества признается отказ в выплате дивидендов одному или нескольким участникам общества (решение Хозяйственного суда Минской области, 7 апреля 2009 г., дело № 415−4/09), решение об отсрочке выплаты дивидендов одному или нескольким участникам общества (решение Хозяйственного суда Минской области, 26 июня 2009 г., дело № 230−6/09; постановление апелляционной инстанции Хозяйственного суда Минской области, 6 августа 2009 г., дело № 230−6/09/139а). К этой же форме недобросовестного поведения относятся действия кредитора в ситуации, когда его требования к ликвидируемому должнику основаны на договоре поручительства, заключение которого не было каким-либо образом связано с хозяйственной деятельностью должника и не повлекло за собой получение последним какой-то имущественной либо иной выгоды. Как отмечает суд, наличие таких требований среди требований кредиторов ликвидируемого должника приводит к лишению иных кредиторов «части того, на что они справедливо рассчитывали» и нарушению баланса «интересов вовлеченных в процесс банкротства участников корпоративных отношений и конкурсных кредиторов» (постановление Президиума Высшего арбитражного суда Российской Федерации, 30 ноября 2010 г., дело № 10 254/10). По моему мнению, пресечение такой формы недобросовестного поведения, как «езда зайцем», возможно, если в качестве формы злоупотребления гражданским правом рассматривать осуществление права в случае, когда оно приводит к нарушению равенства участников правоотношений, предполагающих равенство для определенной группы лиц.
«Проблема уклонения» проявляет себя в ситуациях, когда для продвижения совместного проекта необходимо всеобщее согласие, и причиной его недостижения является не асимметричность информации, а монополистическая власть, предопределяющая наличие у лица права вето [16]. Очевидно, что данная форма недобросовестного поведения может проявить себя при принятии решений юридическим лицом, в частности, в ситуациях, когда для соответствующего решения необходимо единогласие всех участников общества. Ситуации, когда такая форма недобросовестного поведения признавалась злоупотреблением правом, обнаруживают себя в российской судебной практике. Так, злоупотреблением правом признается систематическое уклонение от принятия решения по вопросам, требующим единогласного решения, в результате которых общество не может привести учредительные документы в соответствие с действующим законодательством (постановление Федерального арбитражного суда Поволжского округа, 8 сентября 2005 г., № А72−7960/04−23/395). Такое поведение может выражаться как в бездействии, а именно в неявке лица на собрания участников общества, так и в действии — голосовании на соответствующих собраниях «против» (постановление Федерального арбитражного суда Московского округа, 27 декабря 2004 г., № КГ-А40/12 233−04). Применительно к поведению-уклонению следует иметь в виду, что несовпадение мнений двух участников общества по вопросам повестки дня собрания не свидетельствует о злоупотреблении одним из них своим правом. Так, хозяйственном судом Брестской области при разрешении одного из дел сделан абсолютно верный вывод: «То обстоятельство, что каждый из участников … имеет собственные представления о благе данного общества и при принятии решений, определяющих судьбу данного общества, действует с учетом таких представлений, не дает достаточных оснований для достоверных суждений о том, что подобные действия носят характер злоупотребления правом» (решение хозяйственного суда Брестской области, 15 ноября 2010 г., дело № 45−3/2010). Помимо корпоративного права «проблема уклонения» имеет место в вещном и обязательственном праве, в частности, в ситуациях, когда без каких-либо разумных причин не совершается определенное действие. Так, злоупотреблением правом в российской судебной практике признается «недобросовестность в возникших гражданских правоотношениях путем уклонения от государственной регистрации за собой соответствующего вещного права» (постановление Федерального арбитражного суда Дальневосточного округа, 10 августа 2004 г., № Ф03-А73/04−1/2132), уклонение заказчика от принятия конкретных работ по актам приемки (постановление Федерального арбитражного суда Западно-Сибирского округа от 27 ноября 2006 г. № Ф04−7836/2006). Борьбе с данной формой недобросовестного поведения будет способствовать признание формой злоупотребления правом уклонения управомоченного лица от принятия решения, необходимого для соблюдения требований законодательства, или уклонения управомоченного лица при отсутствии разумных причин от совершения иного действия, в случае если в результате такого уклонения причиняется вред правам или законным интересам других лиц.
В «ситуациях шантажа» одна сторона понуждает другую сторону или стороны предоставить ей больше, чем было оговорено ранее, или больше приходящегося на ее долю от совместной прибыли [16]. В правовой литературе внимание уделяется лишь такой разновидности интеллектуального шантажа, как гринмэйл. Под последним, как правило, понимают комплекс различных корпоративных действий, предпринимаемых миноритарным акционером в целях вынудить общество или основных его акционеров приобрести акции, принадлежащие этому миноритарию, по весьма высокой цене [5, с. 10]. Правовое недопущение гринмэйла возможно посредством признания конкретного действия, совершаемого гринмэйлером, недопустимым. С целью предупреждения недобросовестных действий со стороны соответствующих лиц Пленумом Высшего Хозяйственного Суда в постановлении от 31 октября 2011 г. № 20 «О некоторых вопросах рассмотрения дел с участием коммерческих организаций и их учредителей (участников)» закреплено, что злоупотребление правом участника коммерческой организации на получение информации и (или) ознакомление с документацией имеет место в случаях, когда реализация права не связана с участием в деятельности органов управления коммерческой организации, намерением обратиться с иском в хозяйственный суд, произвести отчуждение акций, доли в уставном фонде и с иными подобными обстоятельствами, свидетельствующими о добросовестности и разумности осуществления права. По моему мнению, недобросовестность, связанная с «ситуациями шантажа», может быть отображена в следующей форме злоупотребления правом: осуществление права, результатом которого является понуждение другого лица или лиц предоставить больше оговоренного ранее или больше приходящегося на его долю, в частности, от совместной прибыли.
Однако вышеприведенными формами недобросовестности все проявления последней ограничивать не следует. Так, например, в ряде зарубежных государств в качестве недопустимого поведения воспринимается осуществление права, противоречащее прежнему поведению или обращению, на которое полагалась и полагалается другая сторона. В английском праве существует понятие «эстоппель», означающее, что сторона не может ввиду ее собственных действий ссылаться на какое-либо свое право в ущерб другой стороне, которая имела право полагаться на такое поведение и действовала соответственно [14, с. 648]. Немецкая судебная практика также воспринимает это положение, признавая осуществление права недопустимым, если ранее лицо вело себя таким образом, что разумно было предполагать, что оно и не будет осуществлять это право ни в данный момент, ни в будущем, и другая сторона действительно полагалась на эти представления [15, с. 75]. Учитывается предшествующее поведение лица как гарантия неосуществления права при квалификации злоупотребления правом и в судебной практике. Вместе с тем, дабы не допускать различной оценки поведения, представляется, что соответствующая форма при ее конструировании должна быть ограничена лишь письменным обращением от управомоченного лица. И соответственно, формой злоупотребления правом следует признать осуществление права, которое противоречит прежнему поведению, следующему из обстоятельств дела, или письменному заявлению, на которое полагалась и полагается другая сторона.
Еще одной формой злоупотребления правом, являющейся таковой в силу посягательства на добросовестность, и обнаруживающей себя в судебной практике, выступает осуществление права при грубом нарушении обязанностей, связанных с осуществляемым правом. В частности, в российской судебной практике в некоторых делах именно наличие этого признака обуславливает квалификацию злоупотребления гражданским правом. Например, судом в качестве злоупотребления правом признан отказ в допуске представителя доверительного управляющего акциями умершего акционера, поскольку отсутствие сведений о доверительном управляющем в реестре акционеров общества является следствием бездействия самого общества (постановление Федерального арбитражного суда Уральского округа, 15 февраля 2011 г., дело № Ф09−7317/10-С4). В целом понятие «грубое нарушение» является оценочным, и суд в каждом конкретном случае самостоятельно определяет наличие этого юридического факта. Вместе с тем следует согласиться с Д. Н. Севериным, отмечающим, что по общему правилу для определения грубости нарушения следует принимать во внимание не только характер действий (бездействия), но и характер соответствующих последствий, в том числе выяснять, носят ли они неустранимый характер [12, с. 71]. Однако как исключение из правил ситуация, когда определить наличие соответствующего признака можно будет безотносительно последствий, возможна. Применительно к злоупотреблению правом «грубое нарушение» будет иметь место вне зависимости от последствий тогда, когда соответствующее право возникает только вследствие нарушения самим управомоченным взятой на себя обязанности.
Таким образом, настоящее исследование позволяет прийти к следующим выводам.
Во-первых, под добросовестностью следует понимать фактическую честность в поведении или сделке, о которых идет речь.
Во-вторых, к формам злоупотребления гражданским правом относятся следующие формы поведения:
1) осуществление права при нарушении управомоченным лицом установленной законом или договором обязанности осуществлять субъективное гражданское право в интересах другого лица;
2) осуществление права в случае, когда оно приводит к нарушению равенства участников правоотношений, предполагающих равенство для определенной группы лиц;
3) уклонение управомоченного лица от принятия решения, необходимого для соблюдения требований законодательства, или уклонение управомоченного лица при отсутствии разумных причин от совершения иного действия, в случае если в результате такого уклонения причиняется вред правам или законным интересам другого лица;
4) осуществление права, результатом которого является понуждение другого лица или лиц предоставить больше оговоренного ранее или больше приходящегося на его долю, в частности, от совместной прибыли;
5) осуществление права, которое противоречит прежнему поведению, следующему из обстоятельств дела, или письменному заявлению, на которое полагается и полагалась другая сторона;
6) осуществление права при грубом нарушении обязанностей, связанных с осуществляемым правом. Вне зависимости от характера последствий, вызываемых нарушением обязанности, о наличии признака «грубость» свидетельствует ситуация, когда возможность осуществления права находится в причинно-следственной связи с нарушением самим управомоченным лицом взятой на себя обязанности.
В-третьих, определение добросовестности надлежит закрепить в абз. 8 ч. 2 ст. 2 ГК, выявленные формы злоупотребления гражданским правом — в ст. 9 ГК.
Резюме
В статье продемонстрированы проблемы, связанные с определением значения добросовестности при квалификации злоупотребления правом.
Summary
This article examines the problems associated with determining the value of good faith during qualification of the abuse of rights.
Список литературы
1. Бабаев, В. К. Презумпции в советском праве. Учебное пособие / В. К. Бабаев. — Горький: Изд-во ГВШ МВД СССР, 1974. — 124 с.
2. Богданов, Е. Категория «добросовестности» в гражданском праве / Е. Богданов // Российская юстиция, 1999. − № 9 — С. 12−14.
3. Гавриленко, В. Г. Право и экономика. Большой энциклопедический словарь высшего управленческого персонала. Серия «Библиотека высшего управленческого персонала» / В. Г. Гавриленко, П. Г. Никитенко, Н. И. Ядевич. Под. ред. Д. И. Широканов, В. П. Изотко // Минск: Издательство «Право и экономика», 2001. — 1364 с.
4. Емельянов, В. И. Разумность, добросовестность, незлоупотребление гражданскими правами / В. И. Емельянов. — Москва: Лекс-Книга, 2002. — 160 с.
5. Ионцев, М. Г. Корпоративные захваты: слияния, поглощения, гринмэйл / М. Г. Ионцев. — 2-е изд., перераб. и доп. — М.: Ось-89, 2005.- 224 с.
6. Краснова С. А. Определение понятия «добросовестность» в российском гражданском праве / С. А. Краснова // Журнал российского права. — 2003. − № 3 — С. 62−67.
7. Лукьянцев, А. А. Ответственность при осуществлении предпринимательской деятельности в гражданском законодательстве России: теория и судебная практика: дис. … докт. юрид. наук: 12.00.03 / А. А. Лукьянцев. — Ростов-на-Дону, 2005. — 384 с.
8. Малиновский, А. А. Усмотрение в праве / А. А. Малиновский // Государство и право. — 2006. — № 4. — С. 102−104.
9. Новицкий, И. Б. Принцип доброй совести в проекте обязательственного права / И. Б. Новицкий // Вестник гражданского права. — Петроград: М. Винавер, 1916. − № 6. − С. 56−90.
10. Покровский, С. П. Государственный Совет во Франции как орган административной юстиции в отмене административных решений / С. П. Покровский. — Ярославль: Тип. Губ. правл., 1913. — 512 с.
11. Попова, А. В. Понятие принципа добросовестности в обязательственном праве: европейские и российские подходы / А. В. Попова // Юрист. — 2005. − № 9. — С. 2−6.
12. Северин, Д. Н. Рассмотрение судами споров, вытекающих из условий учредительства хозяйственных обществ (корпоративные споры): дисс. … канд. юрид. наук: 12.00.15 / Д. Н. Северин — Минск, 2014. — 143 с.
13. Чукреев, А. А. Добросовестность в системе принципов гражданского права / А. А. Чукреев // Журнал российского права. — 2002. — № 11. — С. 100−104.
14. Black’s Law Dictionary: Definitions of the Terms and Phrases of American and English Jurisprudence, Ancient and Modern / H.C. Black. — Revised 4-th ed. — St. Paul: West Publishing Co., 1968. — 1882 p.
15. Brox, H. Allgemeines Schuldrecht / H. Brox, W.D. Walker. − 28 auflage, neubearbeitet. — Munchen: С.H. Beck Verlag, 2002. — 452 s
16. Mackaay, Ejan. The economics of Civil law contract and of good faith / E. Mackaay // Prepared for the Symposium in honour of Michael J. Trebilcock, 1−2 October 2009 in Toronto. Text at http://www.law.utoronto.ca/documents/conferences2/ Trebilcock09_Mackaay.pdf
В статье исследован вопрос о том, что следует понимать под добросовестностью и какое значение она имеет для квалификации злоупотребления правом, проанализированы формы недобросовестности и на их основе выявлены объективные признаки действия, которые могут свидетельствовать о наличии злоупотребления правом.
Базовым подходом к злоупотреблению правом, сложившимся в доктрине большинства государств мира, в том числе и на постсоветском пространстве, является определение указанного явления на основе критериев морали (нравственности). И соответственно, одним из существенных признаков злоупотребления правом является посягательство на конкретную нравственную ценность. Одной из таких ценностей, имеющих в рамках гражданского права отраслевое значение, является добросовестность. Таким образом, дабы не усмотреть злоупотребление правом там, где его нет, и не проигнорировать случаи злоупотребления правом, необходимо понимать значение термина «добросовестность». Посягательство на добросовестность, являясь конститутивным признаком ряда форм злоупотребления гражданским правом, служит основой и для выявления соответствующих форм. Для определения роли добросовестности при квалификации злоупотребления правом, во-первых, необходимо дать определение добросовестности, а, во-вторых, выявить формы поведения, которые свидетельствуют о посягательстве на добросовестность.
Несмотря на то что законодатель Республики Беларусь в абз. 8 ч. 2 ст. 2 Гражданского кодекса Республики Беларусь (далее — ГК) и называет добросовестность среди принципов гражданского права, ее содержание он не раскрывает. Законодатели ряда зарубежных государств (Италии, Германии, Франции, Швейцарии), указывая на значимость добросовестности либо в рамках всей отрасли, либо в рамках обязательственного права, также не поясняют ее значения. С одной стороны, такое законодательное регулирование можно признать оправданным: гражданское право оперирует значительным количеством оценочных понятий, и в случаях, если их существо вытекает из общих категорий соответствующих явлений, не раскрывает их содержания. Однако, с другой стороны, «доктринальное многоголосие» относительно того, что следует понимать под добросовестностью [2, с. 12; 3, с. 240; 6, c. 67; 8, с. 103−104; 11, с. 5], демонстрирует, что существо добросовестности воспринимается неоднозначно. Под добросовестностью, в частности, понимают «честное, со всей тщательностью и аккуратностью выполнение обязанностей, старательность, исполнительность» [1, с. 87]; обязанность участника гражданских правоотношений при использовании своих прав и исполнении своих обязанностей заботиться о соблюдении прав и законных интересов других участников правоотношения [11, с. 5; 13, с. 103]. Помимо этого, ряд авторов указывает на необходимость разграничивать добросовестность в субъективном значении как незнание лицом обстоятельств, препятствующих приобретению им того или иного права, и объективном значении. Под последней при этом понимают «внешнее мерило, которое принимается во внимание законом, судом, применяющим закон, и которое рекомендуется членам гражданского оборота в их взаимных отношениях друг с другом» [9, с. 56−57]; «идеальные, желаемые правоотношения, в рамках которых их участники, наподобие „добрых хозяев“, известных еще римскому праву, придерживаются такого поведения, которое не расходится с социальным идеалом» [7, с. 259].
Подобного рода доктринальная неопределенность термина «добросовестность» может привести к отсутствию единообразия в судебном толковании соответствующего понятия, и, соответственно, негативно отразиться на правоприменительной практике. Представляется, что суд при толковании соответствующего понятия до тех пор, пока оно не определено на законодательном уровне, а законодатель при его определении должен исходить из следующих правил постижения значения нравственных ценностей. Во-первых, юриспруденции интересна какая-либо нравственная ценность не сама по себе, а в силу того, что в результате ее нарушения будет причинен вред правам или защищаемым законом интересам других лиц. Во-вторых, у каждой нравственной ценности есть свое лексическое значение, отступление от которого при правовом определении понятия возможно лишь тогда, когда это будет способствовать защите прав и охраняемых законом интересов лиц и посредством иных правовых мер соответствующий результат достигнут быть не может. В-третьих, юриспруденции нужен четкий правовой инструментарий, чему явно не способствует ситуация, когда с позиции права одна нравственная ценность поглощает собой другую. В-четвертых, постижению правового значения конкретной нравственной ценности способствует анализ ситуаций, в которых законодатель особо выделяет значение соответствующей ценности, и законодательных запретов, опирающихся на такую ценность. Руководство данными правилами при постижении значения добросовестности показывает, что ее лексическое понимание и есть необходимое правовое значение добросовестности. Таким образом, под добросовестностью следует понимать фактическую честность в поведении или сделке, о которых идет речь. Данное определение, хотя и не вкладывает в понятие добросовестности какого-либо специального юридического смысла, лишает возможности при правоприменении обосновывать ее значение иным образом.
Дискуссионность в правовой науке термина «добросовестность» во многом предопределила неразработанность форм недобросовестности, введенной в надлежащие рамки. Ученые ведут речь о недопустимости соответствующих действий вне контекста их связи с формами недобросовестного поведения, хотя такая связь присутствует. При постижении форм недобросовестности следует исходить из того, что элемент недобросовестности в действия лица привносит его предшествующее поведение. Применительно к форме злоупотребления правом это поведение должно предшествовать осуществлению права. Анализ научной неправовой литературы — социологической, философской, экономической — показал, что определенное внимание не самой недобросовестности, а именно ее формам уделяется в институциональной экономике. Экономическим термином для недобросовестности является оппортунизм, исследованием форм которого среди прочего и занимаются институциональные экономисты. Хотя выделяемым формам оппортунизма чужды отраслевое деление, дифференциация по признаку условной и прямой противоправности, некоторые из них могут быть признаны характерными для гражданского права. К таковым, по моему мнению, относятся формы, условно именуемые «езда зайцем», «проблемы надзора», «проблема уклонения», «ситуации шантажа». Поэтому прежде всего следует обратить внимание на их значение при квалификации злоупотребления гражданским правом, при этом по возможности устанавливая связи с уже имеющими место наработками ученых по проблеме злоупотребления правом.
«Проблемы надзора» характерны для ситуаций, когда для достижения цели приходится полагаться на других лиц, в частности при посредничестве: такие лица, пользуясь тем, что возможности полностью их контролировать нет, преследуют свои собственные интересы за чужой счет [17]. Анализ правоотношений, в которых возникают проблемы надзора, показывает, что им свойственны следующие признаки: отношения основаны на доверии; право на совершение конкретного действия предоставлено с целью достижения определенного результата; указанная цель смыкается с обязанностью действовать в интересах другого лица. При этом соответствующие обязанность и цель, как верно отмечает В. И. Емельянов, описываются по-разному: посредством указания на результат, который может быть достигнут или не достигнут; путем определения лица (бенефициара), в интересах которого должен действовать кредитор; через конкретные действия и (или) конкретный результат, который должен быть достигнут [4, с. 53−54]. Очевидно, что условная противоправность действия, являющегося злоупотреблением правом, предопределяет, что вопрос о злоупотреблении правом может быть поставлен лишь тогда, когда цель и обязанность описаны двумя первыми способами.
Подобными рассуждениями мы сближаем злоупотребление правом при посредничестве по характеристике действия с институтом административного права, именуемым отклонение власти. Отклонение власти имеет место в тех случаях, когда административный акт, формально правильный, с материальной стороны обнаруживает недостаток — несоответствие цели, которую преследовал его автор, с той, которую преследовал закон, облекая этого автора его властью [10, с. 347]. «Администратор, — пишет С. П. Покровский, — является свободным принять то или иное решение, но, принимая его, он должен действовать в виду известной цели. Если же он пользуется властью, которую ему доверяет закон, в цели, различной от той, которую он (закон. — авт.) предусматривает, он нарушает закон не в его буквальном смысле, но в его духе, он искажает дух законов, выходит за его пределы, он допускает, таким образом, в своем решении погрешность, которую называют отклонением власти. В этом нарушении требований, предъявляемых к внутреннему содержанию его решения, администратор делает уклонение в своих полномочиях от цели, в виду которой они ему доверены, он отклоняет, таким образом, свою власть от ее законного назначения» [10, с. 347−348]. Указанное об отклонении власти применимо и к злоупотреблению правом, обуславливаемом «проблемами надзора». Так, в российской судебной практике в качестве таких проявлений злоупотребления правом рассматриваются действия директора и членов совета директоров акционерного общества, приведшие к невозможности продолжения хозяйственной деятельности общества, выразившиеся в совершении сделки, в результате которой практически все имущество, связанное с производственной деятельностью общества, передано иному лицу (постановление Федерального арбитражного суда Восточно-Сибирского округа, 12 сентября 2003 г., дело № А74−1808/02-К1-Ф02−2890/03-С2); действия конкурсного управляющего, передавшего в субаренду имущество предприятия-банкрота менее чем за один месяц до окончания конкурсного производства, в связи с тем, что данная сделка не направлена на получение доходов для удовлетворения требований кредиторов (постановление Федерального арбитражного суда Восточно-Сибирского округа, 7 мая 2002 г., дело № А33−16 013/01-С2-Ф02−1056/02-С2). К такого рода ситуациям относится отчуждение доли хозяйственного общества по многократно заниженной цене (определение Высшего арбитражного суда РФ, 16 декабря 2010 г., дело № ВАС-16 930/10); продажа чужого имущества в рамках имеющегося полномочия по цене ниже рыночной, или, наоборот, умышленное приобретение для своего доверителя товара по слишком дорогой цене. Таким образом, форма недобросовестного поведения, обусловленная проблемами надзора, соответствует такой форме злоупотребления правом, как нарушение управомоченным лицом установленной законом или договором обязанности осуществлять субъективное гражданское право в интересах другого лица.
Сущность формы недобросовестного поведения, именуемой «езда зайцем», заключается в том, что в ситуации, когда результат достигается или может быть достигнут только посредством вклада всех, «ездок зайцем» воздерживается от взносов, но тем не менее участвует в прибылях [17]. Анализ белорусской и российской судебной практики на предмет наличия при квалификации злоупотребления правом данной формы недобросовестного поведения показывает, что соответствующие примеры имеют место. Так, в судебной практике Республики Беларусь злоупотреблением правом со стороны хозяйственного общества признается отказ в выплате дивидендов одному или нескольким участникам общества (решение Хозяйственного суда Минской области, 7 апреля 2009 г., дело № 415−4/09), решение об отсрочке выплаты дивидендов одному или нескольким участникам общества (решение Хозяйственного суда Минской области, 26 июня 2009 г., дело № 230−6/09; постановление апелляционной инстанции Хозяйственного суда Минской области, 6 августа 2009 г., дело № 230−6/09/139а). К этой же форме недобросовестного поведения относятся действия кредитора в ситуации, когда его требования к ликвидируемому должнику основаны на договоре поручительства, заключение которого не было каким-либо образом связано с хозяйственной деятельностью должника и не повлекло за собой получение последним какой-то имущественной либо иной выгоды. Как отмечает суд, наличие таких требований среди требований кредиторов ликвидируемого должника приводит к лишению иных кредиторов «части того, на что они справедливо рассчитывали» и нарушению баланса «интересов вовлеченных в процесс банкротства участников корпоративных отношений и конкурсных кредиторов» (постановление Президиума Высшего арбитражного суда Российской Федерации, 30 ноября 2010 г., дело № 10 254/10). По моему мнению, пресечение такой формы недобросовестного поведения, как «езда зайцем», возможно, если в качестве формы злоупотребления гражданским правом рассматривать осуществление права в случае, когда оно приводит к нарушению равенства участников правоотношений, предполагающих равенство для определенной группы лиц.
«Проблема уклонения» проявляет себя в ситуациях, когда для продвижения совместного проекта необходимо всеобщее согласие, и причиной его недостижения является не асимметричность информации, а монополистическая власть, предопределяющая наличие у лица права вето [16]. Очевидно, что данная форма недобросовестного поведения может проявить себя при принятии решений юридическим лицом, в частности, в ситуациях, когда для соответствующего решения необходимо единогласие всех участников общества. Ситуации, когда такая форма недобросовестного поведения признавалась злоупотреблением правом, обнаруживают себя в российской судебной практике. Так, злоупотреблением правом признается систематическое уклонение от принятия решения по вопросам, требующим единогласного решения, в результате которых общество не может привести учредительные документы в соответствие с действующим законодательством (постановление Федерального арбитражного суда Поволжского округа, 8 сентября 2005 г., № А72−7960/04−23/395). Такое поведение может выражаться как в бездействии, а именно в неявке лица на собрания участников общества, так и в действии — голосовании на соответствующих собраниях «против» (постановление Федерального арбитражного суда Московского округа, 27 декабря 2004 г., № КГ-А40/12 233−04). Применительно к поведению-уклонению следует иметь в виду, что несовпадение мнений двух участников общества по вопросам повестки дня собрания не свидетельствует о злоупотреблении одним из них своим правом. Так, хозяйственном судом Брестской области при разрешении одного из дел сделан абсолютно верный вывод: «То обстоятельство, что каждый из участников … имеет собственные представления о благе данного общества и при принятии решений, определяющих судьбу данного общества, действует с учетом таких представлений, не дает достаточных оснований для достоверных суждений о том, что подобные действия носят характер злоупотребления правом» (решение хозяйственного суда Брестской области, 15 ноября 2010 г., дело № 45−3/2010). Помимо корпоративного права «проблема уклонения» имеет место в вещном и обязательственном праве, в частности, в ситуациях, когда без каких-либо разумных причин не совершается определенное действие. Так, злоупотреблением правом в российской судебной практике признается «недобросовестность в возникших гражданских правоотношениях путем уклонения от государственной регистрации за собой соответствующего вещного права» (постановление Федерального арбитражного суда Дальневосточного округа, 10 августа 2004 г., № Ф03-А73/04−1/2132), уклонение заказчика от принятия конкретных работ по актам приемки (постановление Федерального арбитражного суда Западно-Сибирского округа от 27 ноября 2006 г. № Ф04−7836/2006). Борьбе с данной формой недобросовестного поведения будет способствовать признание формой злоупотребления правом уклонения управомоченного лица от принятия решения, необходимого для соблюдения требований законодательства, или уклонения управомоченного лица при отсутствии разумных причин от совершения иного действия, в случае если в результате такого уклонения причиняется вред правам или законным интересам других лиц.
В «ситуациях шантажа» одна сторона понуждает другую сторону или стороны предоставить ей больше, чем было оговорено ранее, или больше приходящегося на ее долю от совместной прибыли [16]. В правовой литературе внимание уделяется лишь такой разновидности интеллектуального шантажа, как гринмэйл. Под последним, как правило, понимают комплекс различных корпоративных действий, предпринимаемых миноритарным акционером в целях вынудить общество или основных его акционеров приобрести акции, принадлежащие этому миноритарию, по весьма высокой цене [5, с. 10]. Правовое недопущение гринмэйла возможно посредством признания конкретного действия, совершаемого гринмэйлером, недопустимым. С целью предупреждения недобросовестных действий со стороны соответствующих лиц Пленумом Высшего Хозяйственного Суда в постановлении от 31 октября 2011 г. № 20 «О некоторых вопросах рассмотрения дел с участием коммерческих организаций и их учредителей (участников)» закреплено, что злоупотребление правом участника коммерческой организации на получение информации и (или) ознакомление с документацией имеет место в случаях, когда реализация права не связана с участием в деятельности органов управления коммерческой организации, намерением обратиться с иском в хозяйственный суд, произвести отчуждение акций, доли в уставном фонде и с иными подобными обстоятельствами, свидетельствующими о добросовестности и разумности осуществления права. По моему мнению, недобросовестность, связанная с «ситуациями шантажа», может быть отображена в следующей форме злоупотребления правом: осуществление права, результатом которого является понуждение другого лица или лиц предоставить больше оговоренного ранее или больше приходящегося на его долю, в частности, от совместной прибыли.
Однако вышеприведенными формами недобросовестности все проявления последней ограничивать не следует. Так, например, в ряде зарубежных государств в качестве недопустимого поведения воспринимается осуществление права, противоречащее прежнему поведению или обращению, на которое полагалась и полагалается другая сторона. В английском праве существует понятие «эстоппель», означающее, что сторона не может ввиду ее собственных действий ссылаться на какое-либо свое право в ущерб другой стороне, которая имела право полагаться на такое поведение и действовала соответственно [14, с. 648]. Немецкая судебная практика также воспринимает это положение, признавая осуществление права недопустимым, если ранее лицо вело себя таким образом, что разумно было предполагать, что оно и не будет осуществлять это право ни в данный момент, ни в будущем, и другая сторона действительно полагалась на эти представления [15, с. 75]. Учитывается предшествующее поведение лица как гарантия неосуществления права при квалификации злоупотребления правом и в судебной практике. Вместе с тем, дабы не допускать различной оценки поведения, представляется, что соответствующая форма при ее конструировании должна быть ограничена лишь письменным обращением от управомоченного лица. И соответственно, формой злоупотребления правом следует признать осуществление права, которое противоречит прежнему поведению, следующему из обстоятельств дела, или письменному заявлению, на которое полагалась и полагается другая сторона.
Еще одной формой злоупотребления правом, являющейся таковой в силу посягательства на добросовестность, и обнаруживающей себя в судебной практике, выступает осуществление права при грубом нарушении обязанностей, связанных с осуществляемым правом. В частности, в российской судебной практике в некоторых делах именно наличие этого признака обуславливает квалификацию злоупотребления гражданским правом. Например, судом в качестве злоупотребления правом признан отказ в допуске представителя доверительного управляющего акциями умершего акционера, поскольку отсутствие сведений о доверительном управляющем в реестре акционеров общества является следствием бездействия самого общества (постановление Федерального арбитражного суда Уральского округа, 15 февраля 2011 г., дело № Ф09−7317/10-С4). В целом понятие «грубое нарушение» является оценочным, и суд в каждом конкретном случае самостоятельно определяет наличие этого юридического факта. Вместе с тем следует согласиться с Д. Н. Севериным, отмечающим, что по общему правилу для определения грубости нарушения следует принимать во внимание не только характер действий (бездействия), но и характер соответствующих последствий, в том числе выяснять, носят ли они неустранимый характер [12, с. 71]. Однако как исключение из правил ситуация, когда определить наличие соответствующего признака можно будет безотносительно последствий, возможна. Применительно к злоупотреблению правом «грубое нарушение» будет иметь место вне зависимости от последствий тогда, когда соответствующее право возникает только вследствие нарушения самим управомоченным взятой на себя обязанности.
Таким образом, настоящее исследование позволяет прийти к следующим выводам.
Во-первых, под добросовестностью следует понимать фактическую честность в поведении или сделке, о которых идет речь.
Во-вторых, к формам злоупотребления гражданским правом относятся следующие формы поведения:
1) осуществление права при нарушении управомоченным лицом установленной законом или договором обязанности осуществлять субъективное гражданское право в интересах другого лица;
2) осуществление права в случае, когда оно приводит к нарушению равенства участников правоотношений, предполагающих равенство для определенной группы лиц;
3) уклонение управомоченного лица от принятия решения, необходимого для соблюдения требований законодательства, или уклонение управомоченного лица при отсутствии разумных причин от совершения иного действия, в случае если в результате такого уклонения причиняется вред правам или законным интересам другого лица;
4) осуществление права, результатом которого является понуждение другого лица или лиц предоставить больше оговоренного ранее или больше приходящегося на его долю, в частности, от совместной прибыли;
5) осуществление права, которое противоречит прежнему поведению, следующему из обстоятельств дела, или письменному заявлению, на которое полагается и полагалась другая сторона;
6) осуществление права при грубом нарушении обязанностей, связанных с осуществляемым правом. Вне зависимости от характера последствий, вызываемых нарушением обязанности, о наличии признака «грубость» свидетельствует ситуация, когда возможность осуществления права находится в причинно-следственной связи с нарушением самим управомоченным лицом взятой на себя обязанности.
В-третьих, определение добросовестности надлежит закрепить в абз. 8 ч. 2 ст. 2 ГК, выявленные формы злоупотребления гражданским правом — в ст. 9 ГК.
Резюме
В статье продемонстрированы проблемы, связанные с определением значения добросовестности при квалификации злоупотребления правом.
Summary
This article examines the problems associated with determining the value of good faith during qualification of the abuse of rights.
Список литературы
1. Бабаев, В. К. Презумпции в советском праве. Учебное пособие / В. К. Бабаев. — Горький: Изд-во ГВШ МВД СССР, 1974. — 124 с.
2. Богданов, Е. Категория «добросовестности» в гражданском праве / Е. Богданов // Российская юстиция, 1999. − № 9 — С. 12−14.
3. Гавриленко, В. Г. Право и экономика. Большой энциклопедический словарь высшего управленческого персонала. Серия «Библиотека высшего управленческого персонала» / В. Г. Гавриленко, П. Г. Никитенко, Н. И. Ядевич. Под. ред. Д. И. Широканов, В. П. Изотко // Минск: Издательство «Право и экономика», 2001. — 1364 с.
4. Емельянов, В. И. Разумность, добросовестность, незлоупотребление гражданскими правами / В. И. Емельянов. — Москва: Лекс-Книга, 2002. — 160 с.
5. Ионцев, М. Г. Корпоративные захваты: слияния, поглощения, гринмэйл / М. Г. Ионцев. — 2-е изд., перераб. и доп. — М.: Ось-89, 2005.- 224 с.
6. Краснова С. А. Определение понятия «добросовестность» в российском гражданском праве / С. А. Краснова // Журнал российского права. — 2003. − № 3 — С. 62−67.
7. Лукьянцев, А. А. Ответственность при осуществлении предпринимательской деятельности в гражданском законодательстве России: теория и судебная практика: дис. … докт. юрид. наук: 12.00.03 / А. А. Лукьянцев. — Ростов-на-Дону, 2005. — 384 с.
8. Малиновский, А. А. Усмотрение в праве / А. А. Малиновский // Государство и право. — 2006. — № 4. — С. 102−104.
9. Новицкий, И. Б. Принцип доброй совести в проекте обязательственного права / И. Б. Новицкий // Вестник гражданского права. — Петроград: М. Винавер, 1916. − № 6. − С. 56−90.
10. Покровский, С. П. Государственный Совет во Франции как орган административной юстиции в отмене административных решений / С. П. Покровский. — Ярославль: Тип. Губ. правл., 1913. — 512 с.
11. Попова, А. В. Понятие принципа добросовестности в обязательственном праве: европейские и российские подходы / А. В. Попова // Юрист. — 2005. − № 9. — С. 2−6.
12. Северин, Д. Н. Рассмотрение судами споров, вытекающих из условий учредительства хозяйственных обществ (корпоративные споры): дисс. … канд. юрид. наук: 12.00.15 / Д. Н. Северин — Минск, 2014. — 143 с.
13. Чукреев, А. А. Добросовестность в системе принципов гражданского права / А. А. Чукреев // Журнал российского права. — 2002. — № 11. — С. 100−104.
14. Black’s Law Dictionary: Definitions of the Terms and Phrases of American and English Jurisprudence, Ancient and Modern / H.C. Black. — Revised 4-th ed. — St. Paul: West Publishing Co., 1968. — 1882 p.
15. Brox, H. Allgemeines Schuldrecht / H. Brox, W.D. Walker. − 28 auflage, neubearbeitet. — Munchen: С.H. Beck Verlag, 2002. — 452 s
16. Mackaay, Ejan. The economics of Civil law contract and of good faith / E. Mackaay // Prepared for the Symposium in honour of Michael J. Trebilcock, 1−2 October 2009 in Toronto. Text at http://www.law.utoronto.ca/documents/conferences2/ Trebilcock09_Mackaay.pdf